Соблюдаются ли санитарные нормы на пищевых производствах? Вспоминая вкус «Дюшеса»

Ка-ак? Кто-то не знает, что такое «Дюшес»? О времена! О нравы! В лучезарное время моего уже позднего детства… Ну, это когда октябрятский значок ещё на груди, но до пионерского галстука и перехода в подростковую категорию остаётся всего ничего. …Не знать о «Дюшесе» и всём том, что с ним в родственных отношениях, тогда было просто невозможно.

Конечно, семейство у «Дюшеса» не очень большое. Но достаточно симпатичное: «Лимонад», «Буратино», «Ситро». Такие приятные напитки с щекочущими нёбо и отдающими куда-то в нос пузырьками углекислого газа. Того самого, что объединял их всех в пусть и малочисленную, но дружную семейку. Очень дружную. Может, по этой причине тот же самый «Лимонад» достаточно сложно было отличить от «Буратино». А тот, в свою очередь, от «Ситро».

Но вот «Дюшес»… Его неповторимый грушевый привкус с устойчивой карамельной составляющей спутать с чем иным было просто невозможно. И когда в сельпо или в железнодорожный буфет, что на станции, завозили этот волшебный напиток… Это был праздник жизни! Со всеми присущими празднику составляющими.

В первую очередь, доставленный из магазина напиток следовало незамедлительно опустить в ведро с водой. Холодной! Для чего нужно было быстренько, не отвязывая от велосипедного руля сетку с драгоценным грузом… Быстренько сгонять к колодезю, чтобы набрать именно свежей и холодненькой. В которую потом и опускались бутылки с «Дюшесом». Три штуки в ведро. Больше, обычно, и не было. Хорошо, если удавалось уговорить бабулю на это количество. А того, что оставалось от сдачи за хлеб, хамсу, сливочное масло или сахар, так редко и на одну хватало.

Ну, одна… Так тоже ничего. Разве можно счастье измерить количеством?

И вот эту бутылку — в ведро. Но отходить далеко — никак нельзя. Не потому, что кто-то может предъявить свои права на твоё богатство или очень уж не терпится. Конечно, не терпится, но… До того, как эту бутылку открыть и разлить по стаканам-кружкам на всю дружную компанию… Так ещё кое-что обязательно сделать надо.

Этикетка! Она ж, если чуть-чуть подождать, отлипнет от бутылки и… пока клей в воде не разойдётся… Быстренько-быстренько её из ведра и — бегом. Бегом — к велосипеду. На рамку — шлёп. Есть! Ещё одна. Как звёздочка на истребителе Быкова в «поющей эскадрилье». И, как у него, — много-много. Ого-го сколько сбил! Тьфу ты. Выпил.

А уж после того, как этикетка на рамке высохнет и прилипнет к ней крепко-накрепко… Вот тогда можно возвращаться к ведру. Вытаскивать, открывать…

Если открывать… А как не открывать? Для чего оно в ведре стояло?!

Если открывать, так тоже… Могут быть варианты.

Об оббитый жестью край кухонного стола. Но тогда надо клеенку приподнять. А то если волнистым краем металлической пробки её продрать, от бабули нагорит. Ещё как!

Можно — столовой ложкой. Но это дольше и на её алюминиевой закраине останутся царапины от бутылочной крышки. Тоже нагорит…

На крайний случай — открывашкой. Но. Попробуй её ещё найди. А «Дюшес»… Вот он. Уже холодненький. С волшебными пузырьками внутри. Вкуснотищ-ща-аа…

Если, конечно не знать, как его делают.

А узнать — придётся.

Что поделаешь, когда-то подходит время и вдребезги разбивает самые красочные иллюзии. На мелкие и острые осколки. Которые уже не склеишь. Как ни старайся. Да и когда стараться? Вместо разбитых, возникают новые. И ждут своего часа. Того самого, когда подрастёшь и поймёшь… Что и вместо этой иллюзии у тебя в руках — только осколки. А бинта и йода, как всегда, нет в аптечке. Да и некогда мазать-бинтовать…

До свадьбы заживёт…

* * * Ранней осенью это было.

Мы ещё и пиджаки не надевали. Так, в одних рубашках на уроки бегали. Но с пришкольного участка уже всё убрали. Ну, кроме капусты. Её — попозже. И колхозу что-то там помогли. Может быть. Какая там помощь от этого ещё мелкого народца, весёлым горохом рассыпающегося по всему бескрайнему полю?

Покидаться, как гранатами, вывороченными из земли свекловичными клубнями — это да. Здорово! Или найти в свежем земельном отвале страшного для девчонок жука — жужелицу, чтобы потом побегать за визжащими трусихами, грозной мордой лица изображая неукротимое желание опустить того, кто в руке, кому-нибудь за шиворот. Да если и нет в руке ничего, так кто о том знает? Пусть повизжат. Им полезно. Труси-ихи…

Но, наверное, всё-таки что-то там помогли и убрали, если колхоз автобус выделил. А мы погрузились в него всем классом и поехали в город. На экскурсию.

Мы ж должны не только любить. Но и знать свой край. Типа у нас, кроме мела, ещё что-то есть. Железная руда, например. Прямо тут, под огородами.

И кроме колхозных полей, на которых соняшник, свекла или там горох с викой… Ещё и промышленность какая-то у нас есть. Та самая, которая то, что вырастили и убрали… С нашей помощью! Вот, что вырастили и убрали, она, промышленность эта, и испортила. Переработала то есть.

Ну, и чтобы мы это хорошенько осознали, запомнили и собственными глазами увидели, нас всем классом на ту экскурсию и повезли. В город. На пивзавод.

* * * До пива нас, правда, не допустили. Не доросли, мол. Сразу в лимонадный цех повели. И там знающая тётка с самого начала как давай про всё рассказывать!

Тут, мол, сырьё. Яблоки там, груши. Опять же — груши, если «Дюшес» на линии. Как сегодня.

Вот, выгрузили сырьё. Потом — сюда. Здесь его моют.

Да-да, из этого самого шланга, который тут же, у нас под ногами, на грязнючем полу валяется. И по которому мы всей толпой уже протопать успели.

Как помыли — на транспортёр.

Точно. Груши на транспортёре. Ползут. Кучами целыми… Бергамот. Огроменные такие. Сочные. Если на части их не разрезать, то всё лицо потом липкое будет. И осы, осы. Тут как тут. Налетят, не отобьёшься.

И над транспортёром они вьются. Мы на них — с опаской. Но, осы, как ни странно, спокойно себя ведут. Что им какая-то мелкота, когда тут… Кучами целыми…

Присмотрелся я, освоился. Ну, и к транспортёру поближе. Грушку какую себе. Не очень мятую. И чтоб без гнили желательно. Вырезать-то нечем.

А что? Они ж — мытые!

Только я пристроился так хорошо. И от транспортёра недалеко, руку протяни, и — классная не видит. Только-только…

Как глядь. О-оо! Лягуха. Во-о-от такая! Огроменная. И зеленущ-щая. Шкуркой, как отлакированной, поблёскивает. Прямо поверх грушевой горки. На транспортёре едет, вся из себя такая довольная.

Это — интереснее груши. Если её так потихоньку с транспортёра снять и так же тихонько кому из девчонок за шиворот… Вот визгу-то будет!

Только как?

Пока суть да дело, лягуха вместе с грушами вперёд, вперёд. Не очень быстро, но неотвратимо так. А впереди…

А впереди — шнеки. Ножи такие острючие. Чав-чав-чав… Груши на куски рвут — и в чан. Не останавливаясь. Чав-чав-чав… Эти груши ещё в чан не упали, а сзади уже новые наползают, наползают. И… Вместе с ними — и лягуха эта. На-пол-за-ает…

Вот ду-ура. Дура, дура… Прыгай!

Чав! Только ошмётки зелёной, отлакированной кожи в разные стороны. Кровь брызнула. И — в чан…

Нет, мы, мужики, стойко. Не шелохнулись даже. Только так. Кое-кто сглотнул судорожно.

А девки… Ка-а-ак заорут. И — врассыпную. В разные стороны. Их потом классная вместе с тёткой этой час, не меньше, по всему заводу и окрестностям выискивали. Да водичкой чистенькой отпаивали.

В общем, «Дюшеса» мы в тот раз так и не попробовали…